Коттедж Мурлэнд (Элизабет Гаскелл)

 

 

 

Женские классические романы впервые в переводе

 

Впервые в переводе.

Коттедж Мурлэнд

Элизабет Гаскелл 

 


Глава I

 Если повернуть налево и пройти крытые ворота, ведущие на кладбище церкви Комберхёрст, вы подойдёте к деревянному мосту через ручей; держитесь проселочной дороги, которая поднимается всё выше и выше, и примерно через милю вы окажитесь на продуваемой ветрами верховом луге, достаточно просторном, чтобы назвать его холмом, где овцы пасутся на превосходном пастбище с низкорослой травой. Вы смотрите вниз на Комберхёрст и на его прекрасный церковный шпиль. После того, как пересечёте луг, вы подойдете к общинной земле, которая богато украшена золотистым утёсником и пурпурным вереском, которые летом наполняют воздух тёплыми ароматами. Волны холма вблизи линии горизонта переходят в небо; линия прерывается только в одном месте, небольшим сосновым лесом, который всегда выглядел тёмным и тенистым даже в полдень, когда вся остальная местность похоже купалась в солнечных лучах. Жаворонок порхает и поёт высоко в небе; очень высоко - в такой блестящей вышине, что вы его не увидите. Посмотрите! Он спустился и попал в поле зрения; - но как будто не желая покидать небесный блеск, он повернул обратно и поднялся в небеса. Сейчас он внезапно спикировал прямо к себе в гнездо, спрятанное в вереске, видимое только небу и маленьким насекомым, которые бегают туда-сюда по гибким стеблям цветов. Как внезапный бросок вниз жаворонка дорога переходит в зеленый крутой спуск; а внизу находится долина, окружённая покрытыми травой холмами. Здесь стоит домик, который нельзя назвать коттеджем или большим домом, а что-то среднее по размеру. Это даже не ферма, хотя вокруг много живности. Во времена, о которых я веду речь, это жильё принадлежало миссис Брауни, вдове последнего викария Комберхёрста. Здесь она жила с преданной старой служанкой и её детьми, мальчиком и девочкой. Они были изолированы в своей зелёной долине, как это бывает в немецких лесных сказках. Раз в неделю они выходили из своего домика и пересекали общинную землю, ловя на вершине первые, ласкающие уши, звуки колоколов, призывающие идти в церковь. Миссис Брауни шла первой, держа за руку Эдварда. Старая Нэнси следовала за ними с Мэгги; но все они были одной компанией, и все разговаривали друг с другом тихим, приглушённым голосом, как подобало в этот день. Им не о чем было особо говорить друг с другом, их жизнь протекала без особых событий, так как за исключением воскресений, вдова и её дети никогда не ходили в Комберхёрст. Большинство людей посчитало бы этот городок тихим, сказочным местом; но для этих двоих детей он представлялся целым миром; и после того, как они прошли по мосту, они сильнее сжали руки и посматривали робко вверх из-под полуопущенных век, когда с ними заговаривали друзья их матери. Миссис Брауни регулярно просили остаться на обед после утренней церковной службы, и также регулярно она вежливо отказывалась к явному облегчению детей; хотя в будние дни иногда они говорили друг другу тихим голосом о том, что они с удовольствием сходили бы с мамой пообедать к Бакстонам, где жила та маленькая девочка в белом и тот замечательный высокий мальчик. Вместо того, чтобы остаться там на обед или пойти куда-либо ещё, по воскресеньям миссис Брауни считала своим долгом посетить могилу своего мужа и поплакать над ней. Такая привычка выработалась у неё из-за истинного горя по его утрате, потому что не было на свете более доброго и достойного мужчины; но простота её горя была нарушена вниманием других людей к его проявлению. Они разошлись, чтобы дать ей пройти по траве к его могиле; и она, думая, что этого от неё и ждут, поддалась привычке, о которой я упомянул. Её дети, держась за руки, чувствовали страх и дискомфорт, и чутко сознавали, как часто на их скорбящую группу обращали внимание. «Мне бы хотелось, чтобы всегда шёл дождь по воскресеньям», сказал Эдвард однажды Мэгги в саду. «Почему?» спросила она. «Потому что в этом случае мы бы выбегали из церкви и добирались бы домой как можно быстрее, чтобы уберечь мамину траурную вуаль; и нам не нужно было бы идти и оплакивать папу. «А я не оплакиваю», сказала Мэгги. «А ты?» Эдвард огляделся прежде, чем ответить, чтобы убедиться, что они здесь одни, а затем произнёс: «Нет; я долго грустил о папе, но никто не может грустить вечно. Возможно, взрослые могут». «Мама может», произнесла Мэгги. «Иногда мне тоже грустно; когда я остаюсь одна, или играю с тобой, или когда я просыпаюсь от лунного света в нашей комнате. Ты, когда-нибудь проснувшись воображал себе, что слышишь голос папы, зовущий тебя? У меня бывает такое иногда; а потом мне становится грустно от мысли, что мы никогда больше не услышим снова, как он зовёт нас». «О, знаешь ли, со мной всё по-другому. Обычно он звал меня заниматься». «Иногда он звал меня, когда он был недоволен мной. Но я всегда вижу сон, что он зовёт нас своим добрым голосом, как он это делал, когда хотел, чтобы мы пошли с ним на прогулку или показать нам что-то приятное». Эдвард молча играл с чем-то на земле. Наконец он огляделся снова, и убедившись, что их не подслушивают, прошептал - «Мэгги, - иногда я мне кажется, что я не огорчён, что папа умер - когда я шалю; он так бы разозлился на меня, если бы был здесь; и я думаю, - только иногда, конечно, - я скорее рад, что его нет с нами». «О, Эдвард! Ты же на самом деле так не думаешь, я это знаю. Давай не будем говорить о нём. Мы не можем говорить правильно, мы пока ещё маленькие дети. Не нужно, Эдвард, пожалуйста». Бедные маленькие глазки Мэгги наполнились слезами; и она никогда больше не разговаривала с Эдвардом, или, конечно, с кем-то другим о своём покойном отце. И когда она повзрослела, её жизнь наполнилась различными делами. Они владели коттеджем и небольшими надворными постройками, и садом, и лугом; и они получали средства к существованию в основном от того, что здесь производили. Корова, свинья и домашняя птица отнимали у Нэнси большую часть её времени. Миссис Брауни и Мэгги были вынуждены выполнять много работы по дому; и когда постели прибраны, а комнаты подметены и убрана пыль, а обед был готов, тогда, если оставалось время, Мэгги садилась заниматься. Нед, очень гордившийся тем, что он мужского пола, сидел всё утро в кресле своего отца в маленькой библиотеке и «получал знания», как это он предпочитал называть. Иногда Мэгги просовывала голову в библиотеку и просила помочь ей отнести большой кувшин воды наверх, или сделать что-нибудь по мелочи по хозяйству, и он обычно выполнял её просьбы, но при этом выказывал так много недовольства, что его прервали, что она в конце концов сказала ему, что больше никогда не попросит его. Хотя это и было сказано в мягкой форме, он всё же почувствовал в её словах упрёк и попытался оправдаться. «Мэгги, ты же понимаешь, мужчина должен получить образование, чтобы стать джентльменом. В наше время, если женщина знает, как вести домашнее хозяйство, это всё, что от неё требуется. Поэтому моё время ценится больше, чем твоё. Мама говорит, я должен поступить в колледж и стать священником; поэтому я должен преуспеть в латинском языке». Мэгги молча подчинилась; и у неё сложилось впечатление, что с его стороны это был акт доброго снисходительного отношения, когда утром следующего дня или через день он пошёл встретить её, в то время как она с трудом шла от родника, неся большой коричневый кувшин доверху наполненный ключевой водой для ужина. «Сюда», сказал он, «давай поставим его в тень за подставкой для лошади. О, Мэгги! Посмотри, что ты наделала! Всё пролила, потому что недостаточно быстро повернулась, когда я тебе сказал. Теперь ты можешь ещё раз сама принести, потому что я не буду иметь к этому никакого отношения. «Я просто вовремя не поняла тебя», ответила она спокойно. Но он уже отвернулся и с чувством оскорблённого достоинства направился к дому. Мэгги ничего не оставалось, как вернуться обратно к роднику и наполнить снова кувшин. Родник находился на некотором расстоянии в небольшой каменистой лощине. Тут было так прохладно после прогулки на жаре, что она присела в тени серого известнякового утёса и посмотрела на папоротники влажные от воды. Ей стало грустно, она не знала отчего. «По-моему Нед бывает иногда очень раздражительным», подумала она. «Я не поняла, что он нёс кувшин именно туда. Возможно, я неповоротливая. Мама говорит, я такая; и Нед говорит я такая. Нэнси никогда так про меня не говорит, и папа тоже не говорил. Я не хотела бы быть неповоротливой и глупой. Нед говорит, что все женщины такие. Я бы не хотела быть женщиной. Должно быть здорово быть мужчиной. Боже мой! Я должна опять подниматься на луг с этим тяжёлым кувшином, а мои руки так болят!» Она поднялась и начала карабкаться по крутому склону. Когда она шла, она услышала голос матери. «Мэгги! Мэгги! Нет воды для обеда, а картошка полностью сварилась. Где этот ребёнок?» Они приступили к обеду до того, как она спустилась вниз, предварительно расчесав волосы и помыв руки. Она была торопливой и уставшей. «Матушка», произнёс Нед, «могу я положить немного масла к картофелю с холодным мясом? Он такой сухой». «Конечно, мой дорогой. Мэгги, пойди и принеси кусочек масла с маслобойни». Мэгги вышла молча из-за стола с нетронутым обедом. «Погоди, остановись, дитя!» сказала Нэнси, развернув её в холле. «Иди обедай, - Я принесу масло. Ты достаточно набегалась за день». Мэгги не отважилась вернуться без масла, и она стояла в холле, пока Нэнси не вернулась; а затем подняла голову, чтобы её поцеловала добрая старая служанка. «Ты милая», сказала про себя Нэнси, когда она возвращалась на кухню; а Мэгги вернулась обратно к своему обеду со спокойным сердцем. Когда она закончила свою трапезу, она помогла своей матери помыть старинные бокалы и ложки, которые получали заботливый уход и содержались в совершенной чистоте в этом скромном доме; а затем заменив свой передник на чёрный шёлковый фартук, молодая девушка, как обычно, села за шитьё, при этом строчки были очень аккуратные, как заставляла её делать мать. Таким образом, каждый час по кругу приносил с собой обязанности, которые должны были быть выполнены; но выполненные дела — это удовольствия для воспоминаний, и маленькая Мэгги всегда считала те юные детские дни наиболее счастливыми и помнила о них только то, что они были наполнены беззаботным счастьем. Хотя в то время забот хватало. В погожие летние деньки Мэгги сидела за работой на открытом воздухе. Прямо за двором простиралась каменистая местность, поросшая вереском такая же пестрая от цветов, как и двор. Если во дворе росли группами нуазетовые розы, ясенцы, розы эглантерия, и высокие белые лилии, то на том поросшим вереском участке росли маленькие ползучие ароматные розы, беспорядочно разбросанная жимолость и повсюду жёлтый ладанник; тут и там серая скала появлялась на поверхности и на ней пышно произрастали желтая заячья капуста и багрянолистная герань. Такая скала была местом, где сидела Мэгги. Я думаю, что она считала скалу своей и любила её соответственно; хотя её реальным собственником был великий лорд, который жил далеко отсюда, и никогда не видел в своей жизни этот поросший вереском участок, тем более эту часть серой скалы. В тот день, о котором я начал рассказывать вам, после полудня она сидела здесь, работала и напевала себе под нос: она была поблизости от дома и могла слышать все звуки, исходящие оттуда. Между ней и домом коротал время Эдвард; он часто обращался к ней за сочувствием, и она с готовностью его проявляла. «Удивительно, как люди делают свои лодки устойчивыми; я взял лодку на пруд, а она каждый раз переворачивалась, когда я опускал её в воду. «Неужели? - мне это надоело! А что, если положить в судно небольшой груз, чтобы удерживать его в нужном положении? «Сколько раз я тебе говорил не называть лодку судном, а ты всё продолжаешь говорить судно, судно! После такого выговора своей сестре, господин Эдвард не захотел признавать, что она дала хороший совет; поэтому он молча направился к дому в поисках нужного балласта; но так ничего подходящего не было найдено, он вернулся к своему торфяному холмику, где повсюду валялись щепки, и попытался поместить несколько булыжников в своё судно; но они глубоко засели в почве, и он был вынужден опять спросить. «Предположим это хорошая идея нагрузить лодку, тогда что в неё можно положить? Мэгги призадумалась на секунду. «Может дробь подойдёт?» спросила она. «Это было бы то, что нужно; но где я её возьму?» «У нас есть немного дроби, она осталась с тех пор, когда ещё был жив папа. Она в правом углу второго ящика письменного стола, завёрнутая в газету». «Какого чёрта! Я не смогу запомнить твои «вторые» и «правые» и всякие глупости». Он продолжал заниматься своими булыжниками. Они не подходят. «Я думаю, если бы ты была доброй, Мэгги, то ты могла бы сходить за дробью для меня». «Ах, Нед! Я должна сделать этот длинный шов. Мама сказала, я должна закончить работу до чаепития; и что я смогу поиграть немного, если сначала сделаю свою работу», сказала Мэгги жалобно, так как она действительно испытывала боль, отказывая в просьбе. «Это не займёт у тебя больше пяти минут». Мэгги призадумалась. Это только займёт время, которое предполагалось для игры, которая в конце концов не имеет большого значения; тогда как Эдвард действительно занят своей лодкой. Она поднялась со своего места и вскарабкалась по крутому, покрытому травой, склону скользкому на жаре. Прежде чем она нашла бумагу с дробью, она услышала приглушённый торопливый голос матери, как будто она беспокоилась о том, чтобы её услышал один человек, но не услышал другой - «Эдвард, Эдвард, иди домой быстро. Мистер Бакстон идёт по Фелл-Лейн; он идёт сюда, это без сомнения; иди сюда Эдвард, иди». Мэгги увидела, как Эдвард оставил свою лодку и пошёл к дому. Это был очевидный приказ матери; но он старался как мог, чтобы это не выглядело так явно, поэтому он неторопливо поднялся по склону, руки в карманах, с независимым и беззаботным видом. У Мэгги не было времени дальше наблюдать эту картину, потому что и её тоже позвали и она быстро спустилась по лестнице вниз. «Вот и Мэгги», произнесла мать в нервной спешке; «помоги Нэнси всё поставить на поднос через минуту. Я точно знаю, что сейчас к нам зайдёт мистер Бакстон. Эдвард! Иди причешись и одень свою куртку, которую ты носишь по воскресеньям; сейчас к нам зайдёт мистер Бакстон. Я только сбегаю наверх и надену другой чепец; а ты скажешь, что поднимешься и доложишь мне, Нэнси; всё, как полагается». «Конечно, сударыня. Я уже давно живу в семьях», ответила грубовато Нэнси. «О, да, конечно, я об этом знаю. Не забудь принести вино из первоцвета. Хотелось бы, чтобы было время декантировать его. Нэнси и Мэгги бегали из кухни в маслобойню и обратно; и настолько были погружены в свои приготовления к приёму мистера Бакстона, что не заметили появление этого джентльмена на сцене. Он обнаружил, что парадная дверь открыта, что было обычным делом в сельской местности, и вошёл внутрь; сначала остановился в гостиной, а затем нашёл дорогу к тому месту, где голоса и звуки указывали на то, где находились обитатели этого дома. Таким образом, он стоял там, немного согнувшись под перемычкой кухонной двери и выглядел большим, покрасневшим и горячим, но с довольным и почти что весёлым выражением лица. «Боже помилуй, сэр! Как вы меня напугали!» воскликнула Нэнси, когда внезапно увидела его. Я пойду и доложу миссис через минуту, что вы пришли». Она ушла и оставила Мэгги наедине с высоким, большим джентльменом, который улыбался ей из дверного проёма, но ничего не говорил. Она продолжила очень усердно протирать от пыли бокал для вина. «Хорошая работа, девочка», раздался наконец прекрасный сильный голос. «Теперь, я думаю, ты закончила. Пойдём, покажешь мне гостиную, где я мог бы присесть, ведь я проделал долгий путь и очень устал». Мэгги провела его в кабинет, в котором всегда было прохладно и свежо даже в самые жаркие дни. Кабинет был наполнен приятным ароматом, исходившим от цветочного горшка с розами; кроме того, окно, выходящее на благоухающий двор, было открыто. Мистер Бакстон был настолько большим, а гостиная такая маленькая, что когда он там разместился, Мэгги подумала, что когда он будет уходить, он вынесет эту комнату на своей спине, как улитка свой дом. «Итак, ты замечательная маленькая женщина, не так ли?» произнёс он, после того как растянулся (совершенно ненужное действие), и расстегнул свой жилет. Мэгги стояла у двери, не зная, уходить ей или остаться. «Каким чистым и блестящим ты сделала тот бокал! Может ты принесёшь мне воды в нём? Имей в виду, это должен быть именно тот бокал, который, я видел, ты натирала. Я узнаю его». Мэгги была благодарна, что ушла из комнаты; и в холле она встретила мать, которая сменив чепец, также поспешила переодеться в другое платье. Прежде чем Нэнси позволила девочке вернуться с бокалом воды, она пригладила её коротко остриженные блестящие волосы, это всё, что было нужно, чтобы она выглядела изящно. Мэгги добросовестно пыталась найти тот самый бокал; но я боюсь Нэнси была не совсем правдивой, когда заявила, что один их шести бокалов, которые стояли сейчас на подносе, точно такой же, и что она его обнаружила на буфете, когда возвращалась от хозяйки, объявив ей о прибытии мистера Бакстона. Мэгги, чувствуя застенчивую гордость от чистоты бокала, внесла воду. Её мать сидела на краешке её стула и вела беседу необычайно изысканным языком и более высоким голосом, чем обычно. Эдвард, во всём своём воскресном великолепии, стоял рядом с мистером Бакстоном и выглядел счастливым и скромным. Но когда Мэгги вошла, мистер Бакстон освободил место между собой и Эдвардом, и когда он продолжил говорить, поднял её и усадил на свои колени. Она сидела как будто на вершине славы; но так как она не осмелилась прижаться к нему, стул бы был более комфортным местом для сидения. «В качестве учредителя, я имею право на представления кандидата; и ради моего дорогого старого друга» (тут миссис Брауни утёрла слезы с глаз), «Я по-настоящему рад, что мой юный друг будет сдавать небольшой экзамен; а затем мы увидим, как он получает всевозможные награды. Я в этом не сомневаюсь. Спасибо, - лишь немного вашего игристого вина. Ах! Этот имбирный пряник похож на те, которые я ел в детстве. Моя маленькая леди здесь должна узнать рецепт и сделать мне такие. Хорошо? «Поговори с мистером Бакстоном, дитё, он очень добр к вашему брату. Ты приготовишь ему имбирный пряник, я уверена». «Если я сумею», ответила Мэгги склонив голову. «И вот что я скажу. Предположим, ты придешь в мой дом и научишь нас как их готовить; и затем, мы могли бы всегда готовить имбирные пряники, когда мы их не едим. Это было бы очень хорошо, я так считаю. Должен ли я попросить маму привести тебя в Комберхёрст, чтобы мы все познакомились? В моём доме живёт великолепный мальчик и маленькая девочка, которые будут рады видеть тебя, я уверен в этом. И у нас есть пони, на котором ты можешь покататься, есть павлин и цесарка, и я не знаю, что там ещё. Ну давайте, мадам, позвольте мне уговорить вас. Школа начинается через три недели. Давайте назначим день до этого времени. «Давай, мама», сказал Эдвард. «Я не настроена наносить визиты», ответила миссис Брауни. Но дети заметили неуверенность в её словах, и надеялись на то, чтобы мистер Бакстон настоял на своём приглашении. «То, что вы не наносите визиты и есть причина, что вы не в настроении. Небольшая смена обстановки и несколько добрососедских лиц улучшили бы ваше настроение, клянусь. Кроме того, ради детей вам не следует жить такой обособленной жизнью. Молодёжь должна увидеть немного больше мира». Миссис Брауни была премного благодарна мистеру Бакстону за то, что дал ей такой пристойный предлог принять приглашение. Ну, «если только ради детей», согласилась она. Но она вздохнула, как будто принесла жертву. «Вот и хорошо», сказал мистер Бакстон. «Сейчас что касается дня». Была назначена дата, когда они нанесут визит; и после того как они поговорили немного о школе, в которую будет ходить Эдвард, пошутили по поводу замечательной Мэгги и он спросил, может ли она пожить с ним в следующий раз, когда ему нужна будет домработница, мистер Бакстон покинул их дом. Его визит стал большим событием; и в тот день они уже не предприняли попыток вернуться к своим обычным делам. В первую очередь вошла Нэнси послушать и обсудить все предлагаемые планы. Нед не знал, как ему относиться к школе, и был очень оскорблён репликой служанки, после того как она услышала в первый раз о школе. «Пора ему. Он узнает там своё место, я думаю, он и другие скорее всего забудут о своём доме». Затем последовали обсуждения и приготовления касательно его одежды. Потом они подошли к вопросу о том, как проведут день у мистера Бакстона, о котором миссис Брауни упоминала с робостью из-за колебаний и вины, связанными с мыслью о том, что нужно будет снова общаться с миром. А Нэнси одобрила; «Это всё правильно», и «так как должно быть», и «хорошо для детей». «Да; я это сделала именно для их пользы, Нэнси», сказала миссис Брауни. «Сколько детей у мистера Бакстона?» поинтересовался Эдвард. «Только один. Фрэнк, по-моему. Но ты должен называть его мастер Бакстон; не забудь». «А кто эта маленькая девочка, которая сидит с ними в церкви?», спросила Мэгги. «О! Это маленькая мисс Харви, его племянника и у неё огромное состояние». «Говорят, он не простил её мать до её смерти», заметила Нэнси. «Это всё выдумки, Нэнси!» ответила миссис Брауни (именно она рассказала эту историю, но это было до визита мистера Бакстона). «Неужели ты думаешь, что его сестра оставила бы его опекуном своего ребёнка, если бы они были в плохих отношениях?» «Ну! Я только знаю, что говорят люди. И точно знаю, что он питал ненависть к мистеру Харви совершенно беспричинно; и все знают, что он с ним никогда не разговаривал». «Он разговаривает очень вежливо и приятно», вмешалась в разговор Мэгги. «Да, и я ничего не говорю кроме того, что он по большей части очень хороший, добрый человек. Но у него есть свои причуды, и если они у него есть, то он придерживается их. Ой, пироги горят, а я тут стою и разговариваю!» Когда Нэнси ушла на кухню, миссис Брауни позвала Мэгги наверх, посмотреть какая одежда нужна будет Эдварду. И когда они оказались наверху, она померила чёрное сатиновое платье, это было её платье для визитов с тех пор, как она вышла замуж. Она собиралась его надеть вместо старого поношенного бомбазинового платья во время визита в Комберхёрст. «Так как миссис Бакстон действительно прирождённая леди», сказала она; «то и я должна быть хорошо одетой, чтобы показать ей своё уважение». «А я не знала, что существует миссис Бакстон», произнесла Мэгги. «Она никогда не появляется в церкви». «Нет, она утончённая и болезненная и никогда не покидает дом. По-моему, её служанка говорила мне, что она никогда не покидает свою комнату». Семья Бакстонов целиком и полностью сформировала главную тему разговоров между миссис Брауни и её детьми на следующей неделе. По мере приближения дня визита Мэгги уже хотела остаться дома, так как она была очень взволнована предстоящим визитом. Эдварду понравилась идея покупки нового костюма, который был заказан для этого случая и для последующего посещения школы. Миссис Брауни вспомнила, как директор школы говорил, «Женщина, которая одевается в чёрный сатин всегда выглядит как леди», и старалась приободрить себя тем высказыванием, но, когда она увидела, насколько поношенным было её платье на локтях, она почувствовала себя подавленной и не готовой к визиту. Тем не менее, ради своих детей, она сделала бы многое. После того, как Нэнси покончила со своими дневными заботами, она села за шитьё. Она обнаружила, что в ходе всех приготовлений совсем забыли о Маргарет; и она использовала своё влияние на хозяйку (которая отчасти любила, отчасти боялась и полностью зависела от неё), чтобы получить старое платье, которая она разобрала на части, отстирала и отчистила, и сейчас собирала заново, так чтобы получилось немного старомодно; но в целом, платье выглядело настолько милым, что когда его Мэгги надела, миссис Брауни прочитала ей строгую лекцию, чтобы она очень осторожно обращалась с этим красивым платьем и забыла о том, что считала платье, из которого сделали это новое, изношенным и никудышным.

Продолжение следует...

Если вы хотите поддержать переводчика материально и вдохновить его на будущие переводы :), вы можете внести свою лепту.